Одиночество простых чисел

by viktory_0209

Рецензия на фильм "Антон тут рядом"

Есть и другие миры, кроме этого

Стивен Кинг, «Стрелок»

Во второй главе документального фильма «Антон тут рядом» закадровый голос Любови Аркус произносит: «У меня был проект, а оказался мальчик». У меня был финал затяжного и вялотекущего конкурса, и была необходимость написать рецензию на случайно выпавший фильм. Фильм, после которого главного редактора одного из двух пристойных российских киножурналов засыпали словами поддержки и восхищения. Фильм, по случаю которого Михаил Ямпольский, вкушавший котлетки на кухне Любови Аркус, написал ей трогательное письмо, разложив «Антона…» в терминах философии Сартра и Лакана, не забыв, впрочем, упомянуть про те самые котлетки. Фильм, снятый при участии кинокомпании «СТВ», в титрах которого звучит благодарность Алексею Балабанову. Фильм, после съемок которого последовало открытие в Петербурге центра социальной адаптации для взрослых людей с аутизмом, где красили стулья Сокуров и Козловский. Еще, говорят, показ «Антона…» на Венецианском кинофестивале сопровождался длительной овацией, но очевидно, что событие это в большей степени социальное, нежели кинематографическое. Как очевидно и то, что последующий текст будет не совсем о кино. По крайней мере, не только о нем.

 «Антон тут рядом» - хроника нескольких лет жизни аутиста, выросшая из проекта, где именитые режиссеры должны были снимать социальную рекламу, рассказывая о детях с различными заболеваниями, но обернувшаяся совсем иным. К огромному облегчению, это нисколько не похоже на агитку, преследующую общественно значимые цели. Аркус, всю жизнь изучавшая киноискусство, главным действующим лицом называет камеру. Камере она преклоняется, как богу. Камеру она наделяет способностью менять реальность. Не обладая такой кинорелигиозностью, понимаешь, что фильм просто очень талантливо снят и смонтирован, несмотря на то, что реальная история, кажется, всячески этому препятствовала. Судите сами, жизнь мальчика-аутиста – тема и без того непростая, но, когда его матери ставят диагноз «лейкемия», происходящее грозит обернуться катастрофой. Для Антона – потому что ему нужна постоянная забота любящего человека, а не двух нянечек на девяносто таких же антонов. Для картины – потому что это уже слишком, и даже сам Стивен Спилберг не взялся бы за столь манипулятивный сюжет. Аркус деликатна. Она прекрасно осознает, что крупного плана седовласой женщины в дешевой фланелевой рубахе и с лицом, посеревшим от «химии» достаточно, чтобы сказать о ситуации все. Зрителю нужно лишь услышать, что она очень боится оставить сына, и увидеть – в анфас со спины – как она украдкой вытирает слезу.

Реальность чересчур самодостаточна и во многом другом, в повседневных деталях, которые нужно, скорее, тактично сдерживать, чем красочно презентовать. Деревенский быт, совсем суровый в лагере на Онеге и чуть более благоустроенный в кэмпхилле «Светлана», которому, тем не менее, приходится выживать натуральным хозяйством. Ад психоневрологического диспансера, казенный кошмар интерната, скрипящий расшатанными пружинами и гадко колющийся больничным покрывалом. Убитая хрущевка в печально известном Купчино на улице с издевательским названием Благодатная. Отец, усталый водитель троллейбуса, в дурацкой ушанке и зенитовском шарфе, который так неловко распаковывает пакетик «Гринфилда», так нелепо удивляясь тому, что это именно пакетик, что хочется в смущении отвернуться. И есть сам мальчик, зарывающийся в одеяло, толстый и не слишком приятный с виду. В самом начале он боится съемочной группы, Аркус сама его боится (и от страха постоянно кормит), а камера Алишера Хамидходжаева осторожно наблюдает, из отдаления, периодически не в состоянии как следует сфокусироваться на герое. Антон пока чужой, непонятный, этакий пришелец, будто время от времени просыпающийся в нашей реальности, чтобы снова исчезнуть в каком-то своем мире.

Должно пройти время, чтобы мальчик выбрался из кокона, стал улыбаться камере, а камера – по-настоящему засматриваться его зелеными глазами, растрепанной шевелюрой и приоткрытым ртом. Должно пройти время, чтобы Аркус почувствовала его своим, а он открылся в ответ на любовь. В ключевом моменте в Старой Ладоге, когда из кэмпхилла уезжает друг Антона, проводивший с ним все время, наставлявший и обучавший, становится понятно, что без постоянного ощущения принадлежности себя кому-то мальчик теряет интерес к происходящему вокруг, становится нервозным и, в конечном итоге, не способен существовать. Сама Любовь Аркус говорит, что Антон Харитонов – это она, пытается объяснить свои чувства, доказать, что в каждом из нас живет такой вот одинокий мальчик-аутист. Но так получилось, что героем, с которым невольно начинаешь ассоциировать себя, становится сам режиссер. Просто потому, что кино на самом деле именно о ней, о нескольких годах ее хождения по мукам, о трансформации ее души.

В сцене отплытия из лагеря на Онеге оператор берет дальним планом фигуру мальчика, идущего про разбитому причалу. В поле зрения случайно попадает Аркус, и раздается команда Хамидходжаева: «Люба, из кадра!» Но поздно. Фильм уже превратился в исповедь. Исповедь человека, невольно открывшего для себя другой мир. Тот самый, с которым мы стараемся не сталкиваться. Не потому что злые, равнодушные, бесчувственные, а потому что обычные люди со своими делами и заботами. Потому что стыдно. Стыдно от того, что страшно. Страшно от того, что смутно догадываешься – невозможно помочь всем, и этот мир не отпустит, затянет в дурную бесконечность. Стыдно, потому что из-за этого «страшно» не помогаешь никому. Самые невыносимые не те моменты, когда, находясь в интернате, Антон не переставая спрашивает, поедет ли он сегодня домой, «на улицу, на Благодатную». Самое невыносимое – когда камера ненадолго задерживается на других обитателях этого жуткого места. На странно-ассиметричном лице подростка, на двух пожилых мужчинах, застывших у окна… Сколько они здесь? Сколько здесь их, никогда не обрящущих иного дома? Но и это не главное.

«Антон тут рядом» - это интимный рассказ об огромном одиночестве. О том, что человек и есть концентрированное одиночество, одетое в оболочку - «смешливую, барную, теплую, холодную, настоящую, железную…», иногда даже без усов. Люди терпят, а фильм сталкивает с тем, который терпеть не может, не может смиряться со своей отдельностью, требует всю возможную любовь и не согласен на меньшее. Становится жалко не его, не признающего полутонов, а себя, приученную довольствоваться имеющимся. Потому что Любовь Аркус – это я, и мне невыносимо больно смотреть, как она разбирает старые отцовские письма, скорбя об утрате той любви, безграничной и безусловной, без которой навсегда осталась полураздетой перед миром. И мне невыносимо радостно, что воскресшее в памяти лицо ее отца помогает вспомнить, что ценой умения скрывать излишне тонкую кожу стал отказ от важной части себя. «Люди конечны. Люди летают», - пишет Антон Харитонов. И направляет глаз камеры в светлое голубое небо. Быть может, за ним есть еще один мир, где в нас будет больше любви, больше света и совсем не останется одиночества.