Я ничего не забыл!

by Vincent Canby

Рецензия на фильм "Император и убийца"

В истинно восточной манере «Император и убийца» поэтизирует известное покушение на первого китайского императора, дополнив его иероглифами долга, любви, ненависти и боли. И вся эпоха станет лишь пергаментом, на котором отразятся чёткие лица истории. Недаром Чен Кайге показывает только начало завоеваний Цинь Шихуанди, вольно обращается с датами и трактует события. За основу сценария он взял труд древнекитайского летописца, создавшего неоднозначный портрет тирана, бастарда и узурпатора, который частично критикуется историками, однако идеально подходит для богатого противоречиями экранного персонажа. И в прологе на зрителей смотрит ещё не тот человек, который железной рукой навеки объединит страну, он пока просто Ин Чжэн, не столь могуществен, не столь велик. Чтобы получить повод для войны, любимая предлагает притвориться опальной изгнанницей и убедить соседнего правителя нанять убийцу для владыки Цинь. Её клеймят, но ожог не изуродует прекрасное лицо принцессы — метка преступницы алым лепестком вспыхнет на белой щеке. Выжжена по доброй воле, она не сотрётся, не заживёт — леди Чжао предаст господина. Но не клеймо отравит её помыслы — будущий император оставит на сердце возлюбленной глубокий шрам. Как и на сердце всего Китая.

Не зря звучит рефреном завет предков сплотить Поднебесную. Как миссия, как ноша, что не скинуть с плеч, как злой рок и насмешка судьбы. И уже не принадлежит себе тот, кто в детстве пас овец и спал в стогах. Теперь он самоуверенный, жестокий, пылкий, но главное — живой. Не картинка из учебника истории, не страница из летописи, а сложная личность, с достоинствами и червоточинами. Путь наверх будет вымощен елейными улыбками евнуха, дворцовыми интригами, плевками от матери и вражьих детей. И в особенности отношениями с настоящим отцом, имя которого император вынужден опорочить ради высшей цели. Этот эпизод очень личный для режиссёра, в молодости принявшего участие в политической травле отца. Поэтому Чен Кайге переплюнул древнюю легенду и сделал сцену ещё символичнее, а усилил исповедь тем, что сам стал отцом Ин Чжэна. Правителя, который на пути к престолу многое потеряет, многим пожертвует. Большая власть обнажит его большие страхи. Личная месть потребует убийств, страх чужой мести — резню. Он примерит роль единого покровителя Китая и останется в одиночестве. Даже во дворце, окружённый разномастной свитой, великий правитель окажется с врагом наедине. И чем сильнее его отчуждение, тем скорее он превращается в убийцу.

А его убийца следует обратной тропой. Цзин Кэ предстаёт бесстрастным мясником, чьи глаза выразительнее слов, способным пронзать и мужчин, и женщин, и детей — не сожалея, не сочувствуя. Но вскоре, пережив моральное потрясение на очередном заказе, хладнокровный наёмник раскается и осознает ценность жизни. Он не боится смерти, что ещё дальше разводит его по разным полюсам с императором, потратившим много лет на поиск бессмертия. И этого человека судьба подтолкнёт к последнему ответственному заданию. Убийца для императора. Как антипод. Как антидот. Не ради денег, не ради славы, он обнажит меч по зову сердца. Образ Цзин Кэ наполнен эстетикой и гармонией, как и весь фильм. Эти материи легко очаровывают чужестранца, как и традиционные костюмы, убранство дворцов, масштабные баталии, снятые вживую. Посреди этого великолепия нелегко поймать сюжетную нить, а после отличить правду от вымысла, непросто привыкнуть к рваному монтажу, хотя за счёт него достигается динамика. Не всегда приятная, она стихает во время бесед. И в диалогах замечаешь, что картина пропитана звуковыми акцентами: истошным кашлем, треском огня, плеском капель, писком котёнка — один звук заглушает прочие. Неестественно громкий, вторгается в сцены, нарушает границы, доминирует над остальными, словно владыка Цинь.

«Император и убийца» рифмуется с казнью, запечатлённой в его кадрах. Нас подвешивают и тараном раскачивают перед каменной стеной. То приближаясь, то отдаляясь, кровавые выбоины на стене всё ближе — и нарастает чувство страшного и неминуемого. Вот-вот последует удар, за ним ещё один — прольётся кровь, но пытку не остановить. Благое стремление покончить с междоусобицами вырождается в жестокую бойню, где пленных не берут. В жуткие картины, где дети смиренно прыгают с крепостей, где маленькие ручки торчат из свежих братских могил. Цена единства — цена покорности. Чен Кайге задаётся вопросами, но не берёт на себя роль историка, он — летописец человеческих душ. Суд давно вынесла история: китайское государство простоит более двух тысяч лет, переживёт много варварских волн, опиумные войны, пучину народных восстаний и ужасы иностранной агрессии. Это не просто историческая эпопея, а размышление о природе человека и власти, и заодно очередная попытка китайцев постичь уникальное национальное единство. И понять, как остаться собой, когда в ушах звенит певучее заклинание: «О, владыка Ин Чжэн, неужели ты забыл заповедь предков Цинь объединить всё, что находится под небесами?»